(К.Арбенин)
                  Am
В руки возьму мечту
               E
И, завязав глаза,
За горизонт уйду,
             Am
Боли не выказав.

Не помашу рукой,
Скроюсь на тыщу лет.
Может быть, там покой,
Может быть, там ответ...

   Am
   От обломов опьянев,
   Dm               E
   От несчастий убежав,
   Am
   Я покину этот блеф -
   Dm                   E
   Может быть, я и не прав.

   И назло своей судьбе
   Сам себе назначу срок.
   И забуду о тебе.
   Я уже забыл, что мог.

На берегу реки
Лунный построю мост,
И все свои грехи
Смою в потоке звезд.

Не помашу рукой
И не скажу "адью",
Просто ночной покой
Скрипом дверей убью.

   От обломов опьянев,
   От несчастий убежав,
   Я покину этот блеф -
   Может быть, я и не прав.

   Напишу письмо в стихах, -
   Хватит слов на десять строк.
   И забуду о друзьях.
   Я уже забыл, что мог.

Несколько сонных фраз
Брошу во тьму, когда
Из растворенных глаз
Брызнет в висок вода.

И не закончив дел,
И не оставив слов,
Я нахожу предел
В царстве зеленых снов.

   От обломов опьянев,
   От несчастий убежав,
   Я покину этот блеф -
   Может быть, я и не прав.

   Средь развернутых могил
   Подведу всему итог,
   И забуду все, чем жил.
   Я уже забыл, что мог.
   Я уже забыл все...

(К.Арбенин)
Первый раз сегодня я решился почитать кое-какие свои стишки со сцены. Вообще до
этого я никогда этого не делал. Потому что всё-таки стихи, это что-то другое,
это по-моему не для сцены. Но поскольку мы всё-таки там не в Октябрьском и не
где-нибудь, я думаю - здесь можно. Нет, один раз я читал стихи не со сцены, а 
когда-то один мой очень хороший друг, который сегодня здесь присутсвует, я уже
слышал его голос, много лет назад уехал в другую страну, в Израиль, и мы с
другим другом посылали ему звуковые письма. И вот в одном из этих писем я
решился прочитать собственные стихи, ему знакомые, но прочитал это не совсем
привычным образом, то есть звучало это так, дословно, почти повторяю:

И я бы мог шутить над этим веком
Когда бы в нем не жил и в нем не пел,
Когда бы был бесчестным человеком
И над распятьем измываться смел,

И я бы мог с улыбкою из рая
Глядеть на дикое безумие сердец,
И я бы мог рождаться, умирая,
И только раз погибнуть наконец.

И я бы мог... Но суждена мне клетка,
Мне суждено пожизненное "но", -
Моя душа наивна, как таблетка,
Моя душа беспечна, как вино. 

(К.Арбенин)
Потом пришло письмо, что специалисты слушали, говорят, это то-ли Бальмонт, то-ли
Надсен, что-то такое. Вот мне кажется, что стихи так звучат лучше, чем серьезно
если их читать. Вот сейчас проверим. Это ранние стихи, я просто подобрал что-то
из того, что ещё может как-то жить, хотя конечно вот уже перечитываешь старые и
понимаешь, что... Хм... Ну ладно...

Грусти и пой
Над опустевшим миром,
Где зло - всего лишь мания добра,
Где был когда-то зной
По всем квартирам
И "Отче Наш" под звуки серебра.
Пора.

Грусти и пой,
Все меньше понимая,
Что этот мир - беспечная игра,
И лишь сияет, боль
Превозмогая,
Твой вечный лик - иллюзия добра.
Пора...

(К.Арбенин)
Я неслышно закрываю дверь
И неслышно с миром порываю.
И бреду не к своему трамваю. -
Я для них совсем чужой теперь.

Здесь еще не знают обо мне,
Там - уже, наверное, забыли.
И слезится от чужбинной пыли
Взгляд мой, привыкая к новизне... 

(К.Арбенин)
Видишь, вот я уже и не нужен.
Видишь, вот я уже и на воле.
А болел - был всего лишь простужен,
Это все от погоды, не боле.

Это все от сопливого ветра
И от неба, затертого дымом,
Оттого, что случайное ретро
На мгновенье становится зримым.

Оттого, что несчастье первично
И вторично, как правило, счастье.
Оттого, что плохое - логично,
А хорошее - рвется на части. 

(К.Арбенин)
Скоро стукнет зима
И поникнут столбы,
На деревьях распустится дрожь.
Мы вернемся в дома,
Мы примерим гробы
И забудем весеннюю ложь.

Скоро лопнут мосты
От обилия льда,
Звездным панцирем вспучится ночь.
Скоро наши следы
Не оставят следа,
Даже память не сможет помочь.

Скоро все облетит,
Обретя голый смысл,
Скоро все отсвистит и замрет.
Мы услышим мотив,
Завлекающий крыс,
И пророчество в горле умрет.

(К.Арбенин)
Вот лирическое стихотворение. Почти сонет...

Я б хотел быть всего лишь шипеньем иглы,
Мешающим слушать тебе Вертинского,
И тогда бы улыбки твоей углы
Сатанели от этого звука свингского.

Я б хотел быть улыбкой твоих углов,
По чеширским обоям бродящей вечером.
Я бы все тогда смог объяснить без слов,
И тебе возразить мне было бы нечего.

Я б хотел быть ничем, в возраженье всему,
Бытия твоего не касаться нервами.
Может быть ты тогда б поняла, что к чему,
Облизнувшись глазами своими прескверными.

Но любить тебя - Боже меня упаси.
Лучше быть твоим следом в осенней грязи.

(К.Арбенин)
Кстати вдогонку просто о сонетах. Тут вот нет, но я вспомнил вдруг еще из той
же серии...

В движеньях пьяного тумана,
В пунктирах жирной белой вьюги
Есть окончание романа
Моей таинственной подруги

Со мной - свободным графоманом
И эмигрантом поневоле,
Убитым вовсе не обманом,
А призраком взаимной боли,

Садистским холодком молчанья
И мазохистским сном надежды,
Минутой странного прощанья
И вечностью разлуки снежной...

Три точки... Кончился роман.
Я вновь - свободный графоман. 

(К.Арбенин)
Ну вот как раз из писем иерусалимскому другу...

Близкому другу в далекий город,
На расстояние суток в двести,
В конверте, который властями вспорот
И лишен на таможне последней чести,

На тонкой бумаге в нервную клетку,
Видавшей виды, терпевшей тренье,
С которой кто-то ходил в разведку,
Но не использовал по назначенью,

То ли чернилами, то ли морсом,
Стекающим в лунку сырого снега
И пахнущим клюквою и морозом
И "Космосом", закоптившим полнеба,

Почерком, острым, как злая шутка,
Синим по белому, по живому
Еще не зажившему промежутку
С затянутой в узел дорогой к дому,

Питер - Печи - Луна - Израиль,
До востребования, друг другу -
Адрес точен и несгораем,
Штемпель вечен, как бег по кругу,

Вместо марки - пятно от чая.
Шлю привет и еще слов триста,
Из которых - сложи молчанье,
Молчанье, лишенное сна и смысла.

Еще одно письмо иерусалимскому другу. Оно такое, что написав его я потом перестал
по-моему стихи писать. Сейчас я его по бумажке буду читать, потому что там иначе
не воспроизвести. Называется оно "Война". Написано, когда в Персидском заливе
началась война. Но я думал, что мало ли, вдруг его заденет. Слушайте внимательно.
Потому что я читая, даже не могу понять...

До нас, мой друг, привыкших жить ушами
И тешащих ленивой грустью мякоть
Сидячих мест, как плоть двух полушарий
Спинного мозга, разливая слякоть
Воспоминаний по бокалам фраз
И прочее... И так, мой друг, до нас

Доносятся, как мы их не бежим,
Известия в обличьи канонады
С той стороны, где будучи большим
Любителем движений сквозь преграды
И нелюбителем цепляться за насест,
Несешь и ты свой персональный крест.

Для нас, мой друг, война - всего лишь слово,
Что пахнет черной типографской серой
И изредка всплывает из алькова
Тревожных мыслей, огражденных сферой
Уверенности в завтрашних делах
И в том, что да поможет нам Аллах,

Но слово - это то, чем мы живем,
Когда ж оно вдруг обрастает телом
Какого-то убожества с ружьем,
Рисуя букву "Ха" корявым мелом
На наших планах, - вот тогда мы либо
Теряем веру, либо верим, ибо...
Ибо...

Не грохот пушек, но молчанье муз
Кладет на плечи неприятный груз.

И завершая, ещё одно третье письмо. Их вообще там было больше, но у меня не
все сохранились. "Сон". Тоже имеющий отпечатки именно того времени.

Я говорил с тобой вчера
Во сне по телефону.
Трещали в трубке номера
И в ухо брызгала жара,
Подобная бульону.

Ты говорил, что жив-здоров,
Чего и мне желаешь,
Что утром съел прескверный плов
И, вспоминая Град Петров,
Весь день теперь икаешь.

А я кричал, что все о-кей,
Могло бы быть и хуже,
Что я в душе уже еврей,
Что жить нам стало веселей
Внутри, чем вам снаружи,

Что выпал снег и нет причин
Ему не выпасть снова,
Что накануне Цой почил
И быт немного огорчил,
Оставив без съестного.

Ты отвечал, что не глухой,
Что всюду катастрофы,
А здесь - смиренье и покой,
И все, что нужно, под рукой -
От спичек до Голгофы.

И так полночи напролет
Тот разговор тянулся...
И все бы хорошо, да вот -
За разговор прислали счет!
Я вздрогнул - и проснулся.

(К.Арбенин)
И вот чтение этого блока стихов я хочу закончить стихами, которые я очень люблю
читать, это редкое исключение. Написаны они для другого моего друга, есть такой
человек, у него фамилия Ноздровский, поэтому когда я долго думал, что же ему
подарить на день рождения и какие-то стихи написать.. Ну исходя из фамилии я ему
написал "Стихи о советском насморке". Два стиха - первый:

Когда достаю из штанины своей
Я тряпку размером с газету "Труд",
Увидев масштабы моих ноздрей,
Пугается робкий рабочий люд.

Интеллигенция лезет под стол,
Роняя в Ницше свое пенсне.
Крестьянин кутается в подол,
Жену надевая заместо кашне.

Бюрократ запирает дверь на обед
И в нарукавники прячет дрожь.
И даже забивший на службу дед
Ховает в сапог свой чухонский нож.

Мой нос - не кнопка, мой нос - комбайн:
Чихну - и в стене прорубаю брешь,
Как-будто рок-группа "Кампфовый Майн"
Слабала трагедию в стиле треш.

Не нос - носина! Бомба! Труба!
Неизлечимый природный бунт!
А если чихну я не раз, а два,
Кругом остается один лишь грунт...

Стук в дверь. Это кто-то пришел ко мне.
А, это власти - изъять мой нос,
Чтоб больше я им не брешил в стене
И чем-нибудь мирным решал вопрос.

Теперь я безносый, увы, мужчина.
Такой вот гоголь стрясся со мной.
А женщины, дуры, узнав причину,
Не верят, что насморк тому виной!

И стих второй...

Снова в душу плюнул прогноз.
За окном матерятся дети.
Двое в комнате: я и нос.
Ждем, когда же вернется третий.

Не печалься, мой сизый брат,
Он придет - и залечит рану.
А пока - окунись в салат.
Я тебя осуждать не стану.

Мы ведь с детства с тобой на "ты".
Мы почти близнецы и братья...
Насморк - это лишь полбеды,
Нет лекарства - вот в чем проклятье.

Ты сегодня слегка опух
И лежишь не в своей тарелке.
Ничего, потерпи до двух,
Я бы сам, да двоятся стрелки.

Да не кисни, дыши смелей,
Ведь тебя еще не прищемили.
Я скажу тебе без соплей:
Все течет в этом странном мире...

Все течет по усам струя.
За окном замерзают дети.
Двое в комнате: нос и я.
Ну когда же вернется третий?

(К.Арбенин)
      Hm
Наши руки одеты в кожу,
Наши ноги обиты сталью.
Ты, Брут, молод, но и ты, Брут, тоже
      F#7
Привыкай - будешь первым в стае.

По дороге, залитой кровью,
Через горы смертей и трупов -
К безголовому изголовью,
Перепутав погост и купол.

       Hm
   Приказов не нарушать!
   К прицелам стволы готовь!
   F#7      E
   Ать-два, ать-два...
   Хотите ровно дышать?
                      Hm
   Забудьте слово "Любовь"!

По исчерченным желчью стенам,
По испаханным страхом лицам...
Ты, Брут, молод, но и ты, Брут, сделан
Из того, чем плюют на принцип.

Боги слепы, они не видят,
А увидят - и их накажем!
Души правые не обидят,
Души левые не докажут!

   Приказов не нарушать!
   К прицелам стволы готовь!
   Ать-два, ать-два...
   Хотите ровно дышать?
   Забудьте слово "Любовь"!..

           Hm
Но вот с урока звонок -
         G        F#
И все бегут по домам,
          Hm
Из патронташей венок
            G          F#
Запрятав в будничный хлам.

Им мама ставит чаек
И застилает постель,
И комендантский паек,
И за окном метель...

    Hm
   Жизнь идет, идет по кругу -
               Em
   За вьюгой вьюга.
                    F#7
   Все меняется местами -
           Hm
   Они за нами.

   Мы потом за ними снова -
   И слово в слово.
   Все меняется, но по кругу -
   За вьюгой вьюга.

       Hm
Расскажи-ка мне, мама, сказку
Про хороших и добрых принцев.
Мне так хочется ласки в красках,
Мне так хочется счастья в лицах!

       Em                F#7
Расскажи-ка мне, мама, сказку -
               Hm
Сделай доброе дело.
      Em                Hm
Я тогда не пойду бить красных
     F#7           Hm
И оставлю в покое белых...
       Em         F#7    Hm
Расскажи-ка мне сказку, мать.

 Hm
Мама садится к камину,
               Em
Делает добрую мину,
                F#7
Дает ее в руки сыну -
               Hm
И поджигает фитиль...

    Hm
Приказов не нарушать! - Поет мать.
К прицелам стволы готовь! - Течет кровь...
F#7      E
Ать-два, ать-два...
Хотите ровно дышать?
Хотите смирно лежать?
Хотите нежно дрожать?
               Hm
Забудьте слово... 

(К.Арбенин)
Ночь. По Невскому проспекту прогуливаются двое: один -бородатый, другой - с
длинным носом.

Длинноносый: Посмотри-ка, Федя, кто это там на мосту так прыгает?
Бородатый: Где? А, это, небось, пьяненький какой. Надрался, как свинья, и
выделывается, окаянный.
Длинноносый: Какая ж это свинья? Помилуй, друг ситный, по-моему он совсем и не
пьян, а очень даже ровно подпрыгивает. Смотри, как чинно - вверх-вниз, вверх-вниз.
Бородатый: Кого-то он мне сильно напоминает, а, Коля? Может, это кто из наших?
Длинноносый: Мать честная! Кажись, это... Пушкин!
Бородатый: Какой Пушкин? Александр Сергеевич?
Длинноносый: Ну, он, сердечный! Посмотри внимательней - натуральный Пушкин, с
бакенбардами.
Бородатый: Да ты что, брат, такое несешь! Какой же это, к черту, Александр
Сергеевич! Да и лысина у него какая-то не пушкинская.
Длинноносый: Экой ты дурак, братец! Ты глянь повнимательней-то! Разве ж это не
Пушкин? Эвон, как прыгает!
Бородатый: Не, похож, безусловно, это я не возражаю. Но какого хрена Александру
Сергеевичу ночью на мосту делать? Что ж он, сумасшедший что ли? Нет, это не Пушкин.
Длинноносый: Кто ж тогда? Чехов что ли?
Бородатый: Ну, на Чехова это тем более не похоже.
Длинноносый: Ну так значит Пушкин!.. Вот тебе - бродили-бродили, да и не зря:
живого Пушкина встретили! Мистерия!
Бородатый: Что-то я все-таки сомневаюсь, любезный. Пушкин - это ж классик. Чего
ж он тогда еще живой? Прыгает!
Длинноносый: Фома ты неверующий! Холодно ему - вот и прыгает. Посмотри, какая
фуражка у него! Нет, ей Богу, это Пушкин! Своею собственной персоной вышел
погулять по Неве вечерком, да и замерз. А тут - мы!
Бородатый: Послушай, братец. Чем гадать, давай-ка мы лучше у него спросим - он
это или не он?
Длинноносый: Ты что! Разве ж можно так прямо в лоб такие вещи спрашивать! Эдак
он нас за придурков примет. Надо что-то похитрей выдумать.
Бородатый: Сигаретку у него, что ли, стрельнуть?
Длинноносый: Да нет. Пушкин разве курил?
Бородатый: Курил, наверное, раз помер так рано. Давай-ка, спроси у него огоньку.
Длинноносый: Нет, лучше ты. Я как-то плохо умею с незнакомыми людьми ночью
заговаривать - они меня пугаются, а я их - тем более.
Бородатый: Ну ладно, попробую. Э-э-э... Нет, знаешь, Коля, сигарету - это как-то
пошло. А вдруг у него нету? Лучше я у него время спрошу. Или про погоду что-нибудь.
Длинноносый: Хорошо, давай про погоду, только быстрее. Он, видишь, уже далеко
как упрыгал! Замерз, видать, очень, бедняга. Ну давай, давай!
Бородатый: Ага. Э-э-э... Товарищъ Пушкин!
Длинноносый: Ты что, спятил! Какой он тебе товарищъ! Сам дурак! Ты его - по имени,
по отчеству! Это ж классик! Тонкая душа! Пу-у-ушкин!
Бородатый: Ага. Э-э-э... Александр Сергеевич, голубчик! Да-да, вам! Можно вас на
пару минуточек, милейший-с? Да-да, вас... Чего-с?!
Длинноносый: Во, во, убегает! Испугался! Точно Пушкин!
Бородатый: А чего это он мне такое сказанул? Я что-то не понял...
Длинноносый: Куда уж нам понять его, гения! Смотри, как улепетывает! Сильно
перепугался!
Бородатый: Слушай, а почему он с хвостом? Пушкин разве с хвостом был?
Длинноносый: Наверно, с хвостом.
Бородатый: А с чего бы это?
Длинноносый: А Бог его знает! Поэт все-таки. И потом, говорят, он от негра
произошел.
Длинноносый: Свят, свят, свят! Вот бедолага! Зря мы его так напугали! Гулял бы
себе и гулял. А тут мы... Ой, как неудобно-то!
Длинноносый: А может, это и не Пушкин вовсе? Может, мы погорячились?
Бородатый: Ну как же не Пушкин? С хвостом! Кто еще от негра произошел? Остальные
все - от обезьяны.
Длинноносый: А что ж он убегает-то?
Бородатый: Наверное, заболел. Может, крыша поехала.
Длинноносый: Ну и бес с ним, с Пушкиным! Пусть себе прыгает! Плюнь ты на него.
Бородатый: Тьфу!
Длинноносый: Вот так. Пойдем-ка, дружок, лучше на Исаакий посмотрим. Там,
говорят, презабавные вещи деются!
Бородатый: Ну пошли, коли так. Раз такое дело - посмотрим. То ведь тебе не
Пушкин с хвостом, то целая опера! Мистерия!
Длинноносый: Во-во, Федя. Погоди только, я калоши выжму. Ужасная погода у нас в
Питере...

И, кутаясь в шинели, Николай Васильевич и Федор Михайлович исчезают в потьмах. 

(К.Арбенин)
Это собственно наверное первая из вещей, которой я обратился к бессмертному
образу Александра Сергеевича Пушкина. Кстати могу рассказать ещё одну байку,
буквально на днях я заходил по делам в Аничков дворец, это бывший Дворец Пионеров.
И там мне показали, там стоит бюст Пушкину, поставленый в 37-ом году к 100-летию
со дня смерти и надпись на бюсте - А.С.Пушкин, внизу - 1837-ой, 1937-ой. Мне
сказали, что дети очень вообще странно реагируют. Они удивляются, что во первых
почему, как это Пушкин жил сто лет, во вторых умер очень подозрительно в 37-ом
году. Видимо мог жить и больше. Но я то думаю, что Пушкин до сих пор жив и вот
ещё одно этому подтверждение вышла-таки наконец долгожданная книжка, которая
называется "Пушкин мой". Это собственно моя поэма во фрагментах посвященная
Александру Сергеевичу. С рисунками. Книжку эту уже можно купить. С замечатеьными
рисунками моего друга Игоря Анатольевича Голубенцева. Я вам его представлю через
буквально через несколько минут. А сейчас я с вашего позволения несколько буквально
выборочно несколько фрагментов из этой поэмы зачту.

Эпиграф

Я памятник себе.
И долго буду тем.

Увертюра

Пушкин всякий. Пушкин разный.
Пушкин с веником и нимбом.
С топором и пистолетом.
С бакенбардами и лысый.
При регалиях и без...
Только разве ж это Пушкин?!
Это ж так - игра природы,
Видимость изображенья.
Сам ты Пушкин -
Вот в чем соль!

Детство

Мальчика звали Пушкин.
Был он кудряв и черен -
Правнук прямой Ганнибалов.
Ну а в душе - поэт.
Мамы его любили.
Папы его обожали.
Няньки ему умилялись.
Дядьки же так рассуждали:
"Махонький гад, да шустрый!
Знать, далеко пойдет".

Лицей

В Лицее Пушкина не ждали -
На что им нужен был поэт
С таким нечистокровным рылом
В своем прославленном лице!
Но он туда тайком пробрался
И притаился в сени муз...
То был Союз. И город Пушкин
(По мужу - Царское Село).
Его заметил там Державин
И походя благословил.
Потом другие набежали:
Примазались, опохмелились -
И приняли к себе в Лицей.
И стали лучшими друзьями -
Поэты Пушкинского Круга!
А он простил им, он же видел:
Хоть Царское, да все ж Село!

Университеты

На беспечных балах,
За бокалом вина
И под взглядами Анны Керн,
В декабристских кружках
И в охотном ряду,
И в объятиях Анны Керн,
На виду у толпы,
Под цензурным ярмом
И в покоях у Анны Керн -
Не стригал он ногтей:
Он цеплялся за жизнь
И за Анну Петровну Керн.

Изгнание

В Михайловском, в Михайловском
Стоят погоды дивные!
Мужицкий дух некрасовский
Смердит, как самогон.
Жандармы ходят парами,
Из окон слышно разное,
Вдали Тынянов с Лотманом
На лодочке гребут.
Студенты разночинные
Листают книжки вредные.
Природа пахнет яблочно
И барышни в цвету...
А Пушкин - Красно Солнышко
Над главами "Онегина"
Томится, всеми проклятый,
И смотрится в окошечко,
И падает душой.
И хочется родимому
Попить винца с девицами,
И хочется кудрявому
Проехаться в двуколочке, -
И очень-очень хочется,
Ну просто жутко хочется,
Ну просто очень хочется! -
И можно б, да нельзя!

Пушкинские горки

Что за прелесть эта няня!
Дайте что ли кружку ей!
Пусть нам сказки почитает
Или песенку споет!
А потом мы сядем в сани
И поедем в Заповедник —
Постреляем графоманов
Родионовне на шапку!
Гейченко уху нам сварит,
А с Довлатовым мы выпьем, —
Я скажу ему: "Я Пушкин.
Я, конечно, мало прожил,
Но за то я, друг Довлатов,
Трех царей со свету сжил!"

Казнь декабристов

И я бы мог...
И я бы точно мог...
Но как-то вот...
А впрочем...
Ай да Пушкин!

Пушкин и Гоголь

А Гоголь требовал сюжетов, -
А Пушкин должен был ему,
Но он над Гоголем смеялся
И нес ему какой-то бред.
А Гоголь говорил приватно:
"Над кем смеетесь, милый Пушкин!"
Потом поил его мадерой
И думал, кутаясь в шинель:
"Арапская душа! Потемки!
За что же, черт, его люблю?"

Предчувствие

Зима. Цензура отдыхает.
Литература горько пьет.
Момент такой, что грех не выпить.
Моменту море до колен.
Балы пустеют. Передышка.
Одышка. Колики. Гастрит.
Гостиные скучают по повесам.
Прутков - и тот, собака, не острит.
Такая гладь, что скучно даже бесам.
То стиль, то штиль, а середин не зрим...
Писакам в эти дни не до бумаг.
Не до морали дамам в эти ночи.
Какие ночи, Бог меня в ребро!
У Бомарше часы упали в пиво.
У Фаберже кукукнулось яйцо.
Отцы отдали город под проценты
И цокают губами, как скоты...
Февраль. Но видно по приметам,
Что приближается гроза...

Смертельно раненым поэтам
Положено смотреть в глаза!

Наташа

Жили-были Наташа и Пушкин.
И любили друг друга нежно.
Много было у них детишек -
И хороших, и просто разных,
Черномазых и бледнолицых,
На французский манер и на свой.
И была Гончаровой Наташа,
И была она Пушкину другом,
А порою - подругою верной,
Но не вынесла...

Дантес

Дантес ходил почти что рядом.
Дантес вертелся и острил.
И дамам анекдоты Хармса
Про Пушкина распространял.
Дантес считал, что Пушкин - гений,
И он ценил его безмерно,
И хоть не пил с ним брудершафтов,
Но позволял себе слегка...
Дантес был светел. Пушкин - черен.
А Натали молилась на ночь.
И все-то Пушкин им простил бы...
Но эти анекдоты Хармса!

Речка Чёрная

На Черной речке, на белом снеге
Следы паденья, следы лежанья,
Следы тасканья, следы смотренья,
Следы последних передвижений
Пустого тела в пустом пространстве...
Следы цилиндра. Следы крылатки.
Следы Дантеса. Следы Данзаса.
Следы от пули. Следы от схватки.
Следы России. Следы Канзаса.
Следы подмоги. Следы печали.
Следы тревоги. Копыта, ноги...
Над Петербургом следы тоски.
У изголовья следы доски.
Ты - смерть, я - Пушкин. Мы так близки.

Занавес

Поэта нет. Поэзия бессмертна.
Рыдает Фет в углу своих ночей.
У Гоголя бессонницы припадки.
У Лермонтова приступы видений -
Он видит еженощно: Входит Пушкин,
Садится, ставит ноги на камин
И говорит: "Люблю я эту осень!
И женщин, и поэзию люблю.
Жуковского люблю, хоть он несносен,
И Пущина, хоть он невыносим.
А пуще всех - супругу Гончарову
И собственные прозы и стихи.
Не умер я - поэзия бессмертна."
Так говорит он и тихонько тает.
А поутру воротится опять.

(К.Арбенин)
Умываясь свежим градом,
Надевая свежий вечер,
Ты почувствуешь, что рядом
Кто-то тот, кто бесконечен.

Отхлебнув сухого ветра,
Сквозняками пообедав,
Ты услышишь скрип паркета -
Это тот, кто так неведом.

Затушив прохладой свечи,
Темноту на лампу сбросив,
Ты, быть может, не заметишь
Красный свет в окне напротив.

И, когда перелистаешь,
Сон - зачитанный и страстный -
Ты отчетливо растаешь...
Вот тогда скажу я: "Здравствуй!"

Раз, два, три:
Кто-то поселился внутри.
Четыре, пять, шесть:
Видимо, здесь кто-то есть.

Нет смысла закрывать дверь,
Когда в прихожей скрипит паркет.
Нет смысла выключать ток,
Когда сам воздух сводит в пикет.
Волки на улице Вязов поют псалмы.
И - черный мальчик с лицом зимы.

Вой!
Фредди придет за тобой!
Фредди придет за тобой!
Ты не сможешь сказать:
"Ну-ка, Фредди, назад!",
Ты лишь услышишь соблазнительный вой -
Это Фредди, он уже идет за тобой!

Пять, шесть, семь:
Вот и стало темно совсем.
Восемь, девять, десять:
Зеркало придется завесить.
Нет смысла залезать в шкаф,
Когда в округе уже никого нет.
Нет смысла продолжать жизнь,
Когда в прихожей скрипит-таки паркет.
Последние звуки слетают с губ,
И черный мальчик уносит труп...

Вой!
Фредди придет за тобой!
Фредди придет за тобой!
Ты не сможешь сказать:
"Мол, ну-ка, Фредди, назад!",
Ты лишь услышишь соблазнительный вой -
Это Фредди, он уже идет за тобой!

Раз, два, полвторого:
Фредди пришел. "Здорова."
Ноль два, ноль один, ноль девять:
Подскажите, ну что же мне делать!?
Нет смысла продолжать жизнь,
Когда на горле сошлись клыки.
Нет смысла отступать в страх,
Когда все тело сковало в тиски.
Последние предсмертные крики спадают с губ,
И черный мальчик приносит труп...

Вой!
Фредди придет за тобой!
Фредди придет за тобой!
Ты не можешь сказать,
"Мол, ну-ка, Фредди, назад!",
Ты лишь услышишь фантастический вой -
Это Фредди, и он...

Он придет издалека,
Пятна крови на руках...
Баю-баюшки-баю,
Не ложися на краю...

(К.Арбенин)
Паровоз чух-чух пых-пых,
Дальняя дорога.
Мимо станций полевых,
Мимо трав не луговых -
Люди ищут Бога.

Говорят, его видали
В пыльном зале
На вокзале.
Он сидел там больше часа
И глазел по сторонам,
И блаженная гримаса
Всех смущала...
Трам-пам-пам...

Поклонившись людям в пояс,
Бог, довольный, сел на поезд.
Но не взял себе билета -
Про билеты он не знал.
И, наверное, за это
Контролер его распял.

Ходят люди. Ищут Бога.
На платформах и в депо.
Манит, манит их дорога:
Время есть, и денег много...
Не хватает одного.
Не хватает Кой-кого.
Не хватает кой-чего.
Во!..

(К.Арбенин)
Я читатель романов,
Жить хочу - как Обломов.
Только чтоб без обманов,
Только чтоб без обломов.

На диван - и надолго,
Чтоб забыть, запылиться,
Чтоб подмять чувство долга,
Чтоб повычеркать лица.

Чтоб судьба и подушка
Неразрывными стали,
Чтоб вокруг было душно,
А внутри жили дали. 

(К.Арбенин)
Мое метро гудело надо мной,
В моем подвале пахло мышьяком
И на дверях торчало имя "Ной"
С изящной титлой над большим глазком.

Мы с этой титлой жили как друзья,
Мы вместе натощак хлебали снег,
И в этих дебрях лишь она и я
Имели право на большой ночлег.

Но умер Ной. И обескровлен дом.
И прямо в кухню въехало метро.
А титлу съели мыши. А потом
Мне мышьяком расплавило нутро. 

(К.Арбенин)
Талый снег шипит в бутыли,
На стекле - зимы осадок.
Подустали, приостыли
Духи лестничных площадок.

Похудели батареи,
Выродив тепло наружу,
Замерли дверные феи,
С легких ног сбивая стужу.

Закудрявились пружины,
Поразмяв тугие кости,
На весну, на именины
Солнце приглашая в гости.

На асфальте вместо снега
Грязи вкусная начинка.
Отдыхая от забега
Разлилась река-сардинка.

Разевают рты окошки,
Чтоб дождем наполнить груди.
На панель выходят кошки,
А за кошками - и люди...

Тают в пролитом тумане
Наши страхи, наши муки.
Талый снег шуршит в кармане -
То надежд прошедших звуки.

(К.Арбенин)
И закончить сегодняшний вечер я хочу четырьмя строчками, тоже поэтическими
такими.

Как много мест, куда бы я хотел
Уехать, чтоб вовек не возвращаться.

Как мало тех, к кому бы я хотел
Вернуться, чтоб уже не покидать.