(А.Городницкий)
Курчавый и седой, похожий на грузина,
На шутки моряков упрямо сжав уста,
В Афины прибыл он. Распятье не грозило
На эллинской земле апостолу Христа.

Он выслушан был здесь внимательно и строго,
Изгнаннику не причинили зла,
Но проповедь единственного Бога
Меж мраморных богов поддержки не нашла.

Уверенных в себе ревнителей культуры
Не смог он убедить, как говорит Лука.
Кривили рот, смеясь, питомцы Эпикура,
И стоики ему внимали свысока.

Лишь логике сухой вверяющий идеи
Дремал ареопаг, не покидая мест.
Чем мог их удивить посланец Иудеи,
Твердивший про спасение и крест?

Не выигравший спор, в плаще дорожном рваном,
Он шел, босой ступней нащупывая путь.
Как сказано в посланье к коринфянам:
"Младенцем будь во зле, в добре же взрослым будь".

Внизу сияли воды голубые.
Смирение с трудом одолевало злость.
Его позднее римляне убили, —
Философов меж ними не нашлось.

(А.Городницкий)
На Афинском базаре я эту картинку купил,
Под старинную фреску подделанный грубый лубок.
Вспоминаю тебя, быстроногий красавец Ахилл,
Полукровка ахейский, что был полугрек-полубог.

Понимаю тебя, неподвижно сидящий Ахилл.
Отражает твой профиль щита потускневшая медь.
Шлемоблещущий Гектор с тобою в сравнении хил:
Победил он Патрокла — тебя ему не одолеть.

На него регулярно садится ночами жена,
В нарастающем ритме сгибая раскрылия ног.
У троянца жена, у тебя же, увы, ни хрена, —
Вот убили Патрокла, и сделался ты одинок.

Вот убили Патрокла, и сразу не нужен успех,
Понапрасну связался ты с этой Троянской войной.
Почерневшая кровь его твой покрывает доспех
С золочёной насечкой коринфской работы ручной.

На троянские стены сырой опускается мрак,
Только крик часовых и собак несмолкающий лай.
Что тебе Агамемнон, надутый и старый дурак,
Хитроумный Улисс, рогоносец тупой Менелай?

Вот убили Патрокла, и жизнь тебе недорога.
Жадной грудью вдыхая рассола эгейского йод,
Ничего ты не видишь — лишь сильное горло врага,
Что обняв Андромаху, из кубка тяжелого пьет.

(А.Городницкий)
Мчится тройка — ближе, ближе,
И проносится в ночи.
Одинок и неподвижен
Огонёк твоей свечи.

Не уснуть подобно прочим, —
Воет ветер над стрехой.
Это бес тебя морочит
Тёмной полночью глухой.

То коснется половицы,
То застонет у крыльца.
Воротили бы в столицу,
Чтоб не спиться до конца!

Подопри рукой затылок.
Чёрный сон, — бессилен он
Перед ящиком бутылок,
Что из Пскова привезён.

Истопить прикажем баньку,
И раскупорим вино,
Кликнем Зинку или Маньку
Или Дуньку — всё равно.

Утешайся женской лаской,
Сердце к горестям готовь.
Скоро, скоро на Сенатской
Грянет гром, прольётся кровь.

Сесть бы нам с тобою вместе,
Телевизор засветить,
Посмотреть ночные вести
И спокойно обсудить.

Страшновато нынче, Пушкин,
Посреди родных полей.
Выпьем с горя, — где же кружки?
Сердцу будет веселей.

(А.Городницкий)
Выросший в культуре европейской
У песков горючих Голодая,
Ни кипу я не носил, ни пейсы,
Истинному Богу угождая.

Сумрачными питерскими днями,
Не познавший Родину и род свой,
Я вбирал религию от нянек,
Набожных крестьянок новгородских.

Церковь Чудотворного Николы
В детстве моём стала изначальной,
Где Христос с коричневой иконы
На меня поглядывал печально.

Няньки обожали литургии
И меня креститься приучали,
Но настали времена другие,
Суетные светские печали.

И другие гипсовые боги,
Алый галстук затянув у шеи,
Преданности требовали, строги,
И кровавых жертвоприношений.

Радио кричало в уши зычно,
Целились ракеты по Вселенной,
Позабыл надолго я, язычник,
О Христе эпохи довоенной.

И стою я под Стеною Плача
В позднем покаянии жестоком,
Возвращаясь, так или иначе,
К ранее неведомым истокам,

Чтоб в конце означенного действа,
Над моей кончиною помешкав,
Усмехнулся Бог мой иудейский
Темной азиатскою усмешкой.

(А.Городницкий)
Горько соплеменнику скажу я,
Гнева и печали не тая:
Не влезай в историю чужую, -
Не твоя ведь это, не твоя!

Отшумят в местечке с позаранку
Конский топот и собачий лай.
Черную не надевай кожанку,
Маузер к бедру не прицепляй!

Не считай, что всем голодным равен
В мировом решительном бою,
Жизнь чужую отнимать ты вправе,
Если не жалеешь и свою.

Ну куда ты лезешь? Ну куда ты?
Жидок, узкоплеч, сутуловат?
Все они не будут виноваты,-
Ты один лишь будешь виноват.

Не садись в чужие эти сани,
Жизнь свою не отдавай за зря, -
Пусть они приканчивают сами
Своего кровавого царя!

(А.Городницкий)
Этот город, который известен из книг
Что велением Божьим когда-то возник
Над пустыни морщинистой кожей,
От момента творения бывший всегда
На другие совсем не похож города, -
И они на него не похожи.

Этот город, стоящий три тысячи лет
У подножия храма, которого нет,
Над могилою этого храма,
Уничтожен, и проклят, и снова воспет,
Переживший и Ветхий и Новый завет,
И отстраиваемый упрямо.

Достоянье любого, и всё же ничей,
Он сияет в скрещенье закатных лучей
Белизною библейской нетленной,
Трёх религий великих начало и цель
Воплотивший сегодняшнюю модель
Расширяющейся вселенной.

Над Голгофой - крестов золоченая медь,
На которую больно при солнце смотреть,
А за ними встаёт из тумана
Над разрушенным Котелем - скорбной стеной,
Призывая молящихся к вере иной,
Золотая гробница Омара.

Этот порт у границы небесных морей
Не поделят вовек ни араб, ни еврей
Меж собою и христианином.
И вникая в молитв непонятный язык,
Понимаешь - Господь всемогущ и велик
В многоличье своём триедином.

(А.Городницкий)
"Поднявшие мечи
Погибнут от меча," —
Не князь сказал в ночи,
Доспехами бренча.

Так говорил Матфей,
Уже немолодой,
В предчувствии гвоздей,
Пронзающих ладонь.

Его тащил на смерть
Подвыпивший эскорт.
Небес синела твердь,
И был он духом твёрд.

Твердили: "Замолчи," —
А он все шёл, ворча:
"Поднявшие мечи
Погибнут от меча".

Три облака вдали
Клубились над водой:
Конь чёрный — прах Земли,
Конь бледный и гнедой.

И намечалась связь
Разрядов грозовых,
Которые, светясь,
Пришпоривали их.

"Поднявшие мечи
Погибнут от меча," —
Смеялись палачи
И крест сползал с плеча.

(А.Городницкий)
Эта трещина тянется мимо вершины Хермона,
Через воды Кинерета, вдоль Иордана-реки,
Где в невидимых недрах расплавы теснятся и стонут, 
Рассекая насквозь неуклюжие материки.

Через Негев безводный, к расселине Красного моря,
Мимо пыльных руин, под которыми спят праотцы,
Через Мёртвое море, где дремлют Содом и Гоморра, 
Словно в банке стеклянной соленые огурцы.

Здесь лиловые скалы цепляются зубчатым краем,
Между древних гробниц проводя ножевую черту.
В Мировой океан отправляется остров Израиль,
Покидая навек Аравийскую микроплиту.

Капитан Моисей уведёт свой корабль, неприкаян,
Вдоль поверхности зыбкой, от белых барашков седой.
Через этот пролив не достанет булыжником Каин, 
Фараоново войско не справится с этой водой.

Городам беззаботным грозить перестанет осада,
И над пеной прибоя, воюя с окрестною тьмой,
Запылает маяк на скале неприступной Масады,
В океане времен созывая плывущих домой.

(А.Городницкий)
Полукровка, полукровка,
Как живёшь, свой грех тая?
Не помогут маскировка
И фамилия твоя.

Спросит строго пережиток,
Кто ты родом, чей ты сын, —
Полутурок, полужидок
Или полуармянин.

Полукровка, полукровка,
Неудачливый изгой,
Где проходит эта кромка —
Пол одной и пол другой?

Чьи в тебе сокрыты вины?
Чьи платить тебе долги?
Две твоих же половины —
Неизменные враги.

Полукровка, полукровка,
Песню общую не пой.
Ненадёжным будет кров твой
На земле всегда чужой.

Одинок ты будешь вечно.
Всюду встретишь ты врага.
Ты везде — ни Богу свечка
И ни чёрту кочерга.

Спрос идёт с любой из наций, —
Ты в ответе за двоих.
Все к своим бегут спасаться, —
У тебя же нет своих.

Позабыли, видно, род свой
То ль отец твой, то ли мать.
Если кровь твоя прольется,
Где какая — не понять.

(А.Городницкий)
Самодостаточность еврейства
Меня пугает всякий раз:
Взгляд немигающий и резкий
В пространство обращённых глаз,

Где неподвижные в подвижном
Они живут не первый век.
Их прежний дом пожаром выжжен,
Переменились русла рек.

На что им полосатый талес,
Когда они обречены?
От всех реликвий им осталось
Лишь основание стены.

Какой мечтой, какой надеждой,
В их судьбах горьких виноват,
Их Бог жестокосердный держит,
Им на земле устроив ад?

В эпоху межпланетных рейсов
И трансконтинентальных трасс
Самодостаточность еврейства
Меня смущает всякий раз.

Мне так несовременных жаль их
За беспощадные посты.
Утерянные их скрижали
Заметены песком пустынь.

Им не отмыть мазутных пятен
Того, что вслед им говорят.
Смешон другим и непонятен
Синагогальный их наряд.

Всегда за всё они в ответе.
Их казней бесконечен срок.
Не сорок лет — тысячелетья
В пустыне водит их пророк.

Порой погромов и арестов,
Пустопорожних громких фраз,
Самодостаточность еврейства
Меня пленяет всякий раз.

В долине гнилостного Нила
Какой найдя себе родник,
Они одну читают Книгу,
Других не признавая книг?

Что им даёт общенье с Богом,
Среди враждебных им держав,
Когда в быту своём убогом,
Неукоснительно сдержав

Ветхозаветные обеты,
Они вступают с ним в контакт,
Раскачиваясь, как поэты,
Словам, произнесённым в такт?

(А.Городницкий)
Сожалею об отроках, тихих, святых и убогих,
Отношусь с недоверием к тем, кто себя заточал,
Ни любви, ни беседы застольной не знав по ночам,
О спасенье души размышляя всю жизнь и о Боге.

Пел каноны нам в уши арктический птичий базар,
Громыхали о борт океанов свинцовые волны.
Мы попутчицам нашим нахально смотрели в глаза, 
Неразбавленным спиртом тяжёлые кружки наполнив. 

Неспособен покаяться тот, кто не ведал греха. 
Неспособный покаяться вряд ли заслужит спасенье.
Мы сплавлялись по рекам, медвежьи доев потроха, 
Уходили к любимым, бросая постылые семьи.

Напрягающий парус, не прячь перед ветром лица,
И не слушай святош, что грозят чернотой преисподней, 
Лишь для блудного сына закалывают тельца,
Лишь грешивший при жизни к ноге припадает Господней.

(А.Городницкий)
Время шлемов золочёных,
Что оставило для нас ты?
В Спарте не было учёных,
Лишь солдаты и гимнасты.

У Афин всё ныли раны, -
Спарта ширилась и крепла.
От Афин остались храмы,
А от Спарты - кучка пепла.

Не поведают секретов
Полустершиеся плиты.
В Спарте не было поэтов, -
Были воины-гоплиты.

Где Пилаты и Оресты,
Эврипиды и Солоны?
От Афин остались фрески,
А от Спарты - пук соломы.

От Афин остался Фидий,
Разойдясь в десятках копий,
А от Спарты только фига -
Наконечники для копий.

Наступает век суровый,
Солнце в понт ныряет рыбой,
И умы морочит снова
Невесёлый этот выбор.

(А.Городницкий)
Мне будет сниться странный сон:
Кричащий за окошком кочет,
Самумом поднятый песок,
Что ноздри сфинксовы щекочет.

Разъединение культур,
Их позднее соединенье, —
Всеволод, храбрый багатур,
И князя Игоря плененье.

Египетский позорный плен,
И избавление от рабства.
Среди двенадцати колен
Поди попробуй разобраться!

Мне будет сниться до утра
Земли коричневое лоно,
Арап Великого Петра, —
Фалаш из рода Соломона,

И петербургская пурга
Среди окрестностей дубравных,
Где в ожидании врага
Стоял его курчавый правнук.

Мне будет сниться странный фильм:
Пустыня сумрачного вида
И шестикрылый серафим,
Слетевший со щита Давида.

(А.Городницкий)
Потомки далёкие вспомнят без смеха,
О тех, кто сегодня отсюда уехал,
Но вряд ли напишут когда-нибудь стансы
О тех, кто остался.

Не так ли папируса свиток не гибкий
Молчит, вспоминая исход из Египта,
О тех, кто остался в столетие оно
В земле Фараона?

Припомнят лишь тех, кто упорен и стоек,
Прошёл лабиринт шереметьевских стоек.
Вовек вам желаю не знать ностальгии,
Мои дорогие!

Вот так по дороге к чужому причалу
Себя человек возвращает к началу,
Конец своей жизни — мол, будет иная —
С нуля начиная.

Их грабит в порту напоследок таможня,
Воруя подряд, что нельзя и что можно,
Последнюю сумку в предверии рая
Из рук отбирая.

Не так ли когда-то их гнали пинками
В сырые предбанники газовых камер,
Следя, чтобы все они в общей могиле
Лежали нагие?

Но нету у них ни обиды, ни боли, —
Есть только язык, что забрали с собою,
Который не хлеб им, не завтрак, не ужин, —
Который не нужен.

Не так ли, родную покинув природу,
Уходит ныряльщик в холодную воду,
Туда, где нужны обитателям жадным
Лишь плоские жабры?

Не так ли зародыши будущих распрей
Уносит на волю родившийся в рабстве,
Наивно надеясь в желанье удачи, —
Всё будет иначе?

Не так ли в финале, где гибель актёра,
Звучит декламация древнего хора,
Кровавой развязкой кончая спектакли?
Не так ли?

Не так ли, рукою махнув Подмосковью,
Летишь ты и сам над планетой с тоскою,
Под потной рубашкой неся своё бремя, —
Пространство и время?

(А.Городницкий)
Мне говорят, что надо уезжать.
За окнами, хлебнув хмельной отравы,
Шумит чернорубашечная рать
И неотложной требует расправы.

Меня усердно за собой маня,
Предчувствуя неотвратимость бедствий,
В дорогу собирается родня,-
Уже не эмиграция, а бегство.

А я вослед им говорю: "Пока,-
Я опасаюсь временных пристанищ
В безмолвии чужого языка,
Который мне родным уже не станет".

Меня пугают: "Худшей из смертей
Умрёшь ты здесь, растерзанный и голый".
Мне говорят: "Пора спасать детей,-
Теперь не время думать про глаголы.

Недолгий срок тебе судьбою дан
Для нового открытия америк.
Когда вскипает штормом океан,
Не время выбирать удобный берег".

Уже последний отзвенел звонок,
Но медлю я, приникнув, как Овидий,
К родной земле, где я не одинок,-
Где есть кого любить и ненавидеть.